Нулевой

...Лама говорит, мы все спим и не можем проснуться. Для него этот сон похож на плавную и неторопливую кому. Сколько он здесь пробыл до того, как мы нашли друг друга и стали одной семьей, неизвестно.

Лама очень красив. Худое лицо, длинные волосы, задумчивый взгляд из-под полуопущенных век, как-будто он и сейчас дремлет. В его пользу говорит тот факт, что сон нам здесь совсем не нужен. Но во сне — пока ты еще умеешь спать — ты хотя бы помнишь, как выглядит реальность. Впрочем, это не настоящие воспоминания, а только туманные обрывки.

Вот и у нас так же: места, в которых мы обитаем, проявляются и снова растворяются в тумане. А настоящий мир все больше отдаляется по мере того, как нас постепенно затягивает все глубже.

Мы с Ламой уже давно не поддаемся этому погружению, ведь это путешествие в один конец. Сколько наших растворились и ушли на глубину? Мы сожалеем об их уходе, но знаем, что снова нагоним их, если те решат задержаться на следующем пласте реальности. Были и такие, кто решил сразу опуститься до конца и посмотреть, чем заканчивается эта дорога. Что ж, это их выбор, но мы решили так: раз время над нами не властно, то и торопиться нам некуда. Мы спустимся на следующий уровень только когда поймем, что нам больше нечего делать на этом.

Таких, как мы, много, хотя и не большинство. Как песок из русла реки вымывает на отмель, так и нас прибило друг к другу этим теплым течением. Я, Лама, сестричка Некси, Фоке, Идри и Аями, Ида и Стале — мы знаем друг друга очень давно. Они оберегают меня, а я оберегаю их — по крайней мере, я понимаю суть своей жизни именно так.

Мы наблюдаем, как из верхних слоев реальности к нам прибывают странные существа. Не всем хватает сноровки замедлить свое погружение, но мы стремимся помочь тем, кто нуждается в этой помощи.

До появления Атола и Эхо наш зыбкий мир кое-как держался на плаву, но когда к нам присоединились эти двое, все начало расползаться на клочки.

...Атол пробыл с нами слишком мало, чтобы о месте, в котором он оказался, составить собственное мнение. В таких вопросах мы предпочитаем ждать, пока гость сам выберет, как ко всему относиться. И никогда ни на кого не давим.

Атол был худым и носатым молодым парнем с густыми бровями, почти соединившимися на переносице. Он был той же комплекции, что и Лама, но совсем не таким складным. Рот у него был приоткрыт, а растерянные глаза с опаской косились на прохожих.

Атола мы заметили пару недель назад. Он приютился в одном из пустующих зданий, которых у нас здесь много. Когда он перестал там прятаться и начал понемногу выходить на улицу, мы встретились под одним из стрельчатых окон с витражами.

— Ничего не понимаешь, да? — он дернулся, посмотрел на меня и тут же отвел взгляд, когда понял, что говорят с ним. — Мы решили не дожидаться, пока ты придешь с вопросами, так что Ида отправила меня к тебе.

У меня нет такой харизмы, как у Идри, но все же я оставляю хорошее впечатление — так что, поколебавшись, Атол кивнул. Как и многие до него, он и правда ничего не понимал. Последние дни он провел в напряжении, но уже был готов сдаться.

— Меня зовут Омни. А тебя?

— Не знаю, — Атол сокрушенно покачал головой и дотронулся пальцами до висков. — Ни беса не помню.

— Ничего, придумаем тебе имя. Не думай, что ты такой один. Постараемся тебе помочь. Пойдем.

Атол двинулся вслед за мной по мостовой из желтоватого камня. День был солнечный, но вокруг, будто в тумане, медленно дрейфовали размытые силуэты. Здания вдали расплывались в боке, разобрать там кроме цветных пятен ничего было нельзя. Сто метров вперед и назад по улице — вот и вся зона видимости. Было очень тихо.

— Скажи, — сказал я после некоторого молчания, — у тебя всегда на руках было по шесть пальцев?

Атол покрутил руками. Тыльная сторона была шоколадного цвета, а ладони — цвета кофе с молоком.

— Нет, — протянул он, глядя на пальцы. — Я только сейчас заметил. Господи, давно у меня так?

— Все время, пока ты здесь. Первое, что мы заметили.

— Клянусь тебе, — нервно начал Атол, — я...

— Не волнуйся, здесь все немного меняются. Смотри, — я показал на свою правую щеку, где красовались два небольших шрама, оба насыщенного синего цвета. — Каждый день я видел себя в зеркале, но не находил в них ничего странного. А однажды я порезал руку, но не заметил бы, что кровь у меня синяя, если бы Фоке не сказала.

— Синяя кровь? Что тут вообще происходит? — с ноткой паники пробормотал Атол, запустив пальцы в и без того уже лохматую прическу.

— Потерпи, Ида все тебе расскажет. Мы почти пришли.

...Новые люди появляются здесь регулярно, а затем присоединяются к тем группам, взгляды которых им ближе всего. Есть и одиночки, но заняться им здесь нечем, так что надолго они на нашем уровне не задерживаются. Атол застыл на границе между теми и другими. Он часто бывал там, где мы собираемся, но не настолько часто, чтобы сдружиться с кем-нибудь из нас.

Всем нужно разное время, чтобы принять неизбежность своей судьбы. Атол все еще искал ответ на свою жизнь в этом месте, как искали многие до него — и ищут до тех пор, пока не утратят азарт. Но он, как и все остальные, ответа так и не нашел.

— Видишь дерево? — спросил я у Атола в один из тех дней, когда он еще был с нами. Мы стояли на лужайке, ярко освещенной не меньше, чем двадцатью солнцами, размазанными по небу так, будто смотришь на них сквозь слезы. Ветер шевелил волосы на загривке и доносил до нас пряные запахи. — На него можно забраться, а вот слезть уже не выйдет.

— Почему?

— Оно как черные дыры в космосе: признает только одно направление — внутрь. Знаешь физику?

— Знаю, но физика не работает. И как это выглядит?

— Залезаешь на него и скрываешься в кроне. И где-то там навсегда исчезаешь. Ты разве не чувствуешь, что это за место? Так и тянет посмотреть, что там.

— Не чувствую. А что там?

— Пойдем заглянем. Если не лезть на ствол, это безопасно.

Мы оказались в тени этого зеленого гиганта. Отсюда его огромная крона казалась больше, чем снаружи. Она заполнила небосвод и нависла над нами, оставив только кольцо света — полоску неба над горизонтом. Небесный пояс погас и вместо солнц на нем зажглись звезды. Наверное, так должно происходить, когда спускаешься в глубокий колодец, но на практике никаких звезд из колодца не видно. Только наше дерево обладает такими свойствами.

Внутренности дерева были густыми, изумрудными и очень уютными. Узор из листьев тихо шелестел и постоянно перестраивался, навевая сон. Могучий темный ствол поднимался вверх, равномерно разделяясь на все меньшие и меньшие ответвления. Каждая ветка была похожа на само дерево и этот фрактал уходил в бесконечность — по крайней мере, даже в хороший бинокль я не нашел места, где такое деление бы прекращалось. С собой у меня было несколько монеток.

— Смотри, — сказал я и подбросил монетку ногтем. Она взлетела вертикально вверх, но назад уже не вернулась. Вместо этого она упала на ствол и начала катиться вверх по одной из веток, постепенно уменьшаясь и теряясь из виду, будто уходя к горизонту. От того, как она выбирала маршрут, закружилась голова — как если бы мы смотрели на мир сквозь неподходящие очки. Я отдал Атолу половину своих монет, и мы забросили на дерево их все. Они становились голубоватыми, когда удалялись.

— Свет-то от них до нас доходит, — сказал, наконец, Атол, на что я молча пожал плечами. Тогда он добавил: — Я ничего не понимаю.

— Про это дерево лучше поговорить с Рефом. Но его больше нет с нами.

— Он... — Атол сделал паузу, пытаясь подобрать слово, — погрузился ниже? Давно?

— Да, погрузился, — когда-то я произносил это слово со сдавленным страхом, с тоской по ушедшим, с сожалением или принятием. Но сейчас я просто согласился с этим, как признал бы, что гравитация тянет к полу все предметы, кроме монеток, улетающих в крону. Это наш мир, так он устроен.

— Оттуда тоже нельзя вернуться?

— Нельзя. Как монеткам с этого дерева. Ида тебе рассказывала.

— Рассказывала, — согласился он. — Многие, кого ты знал, ушли?

— Очень многие, — вздохнул я. — И еще уйдут. Иногда это их выбор, и тогда мы грустим из-за расставания. Но часто реальность не хочет компромиссов и не спрашивает мнения. Тогда человек просто растворяется в тишине. Это гораздо печальней.

— А что наверху?

Я поднял взгляд, изучая изумрудную крону и медитативный узор. Но Атол, конечно, спрашивал про Четвертый, Третий и остальные уровни реальности, с одного из которых он и погрузился к нам, на Пятый.

— Никто не помнит.

— Тогда откуда вы знаете, что их четыре?

— Пять, если считать настоящий, Нулевой.

— Ида ничего не говорила про Нулевой.

— Наши мнения различаются: многие думают, Нулевого нет. Бывают дни, когда я сам думаю, что на самом верху есть еще одна реальность, самая реальная. Там наши тела, с которыми что-то произошло, а наши души оказались здесь. А иногда мне кажется, уровней и правда всего четыре. Как ты сам чувствуешь?

— Чувствую, что четыре там точно есть.

— Вот и мы все чувствуем, что точно.

...Иногда Атол прогуливался со мной, иногда с другими, но чаще предпочитал компанию самого себя. Он облюбовал здание, в котором появился впервые, ту самую заброшенную ратушу со стрельчатыми сводами и цветными стеклами. Я был там и мне понравилось, как он ее обустроил. Теперь он не выглядел растерянным — по крайней мере, не больше, чем любой из нас.

Временами я видел Атола, задумчиво стоящего у дерева и в паре других мест, что мы ему показывали. Он держал дистанцию, и хотя обычно мы были рады его видеть, эту дистанцию тоже не сокращали. Вот почему прошло так много времени перед их с Эхо первой встречей. Нам было бы гораздо проще, если бы эта встреча случилась до того, как мы успели так сильно ее полюбить.

...Идри — человек простой. Он считает, что все мы умерли. Многие разделяют эту точку зрения (хотя каждый по-своему), но мне не хочется с ним соглашаться. Если мы умерли, то почему в нашем мире столько уровней, но всего одно направление — вниз? В этом нет никакого смысла.

Идри большой, смуглый, с широким носом и дредлоками. Вся верхняя половина тела у него покрыта татуировками, узор которых каждый день меняется. Идри сложно не любить, он с первой минуты вызывает симпатию у всех, кто его видит. С ним хорошо, он разливает вокруг ауру безопасности. Вот почему Идри так много гуляет по улочкам нашего туманного города, подбирая правильных людей.

Вместе с ним по городу плывут тени, похожие на размытые цветные пятна. Одни принадлежат нашим бывшим друзьям или, по крайней мере, соседям. Когда-то мы жили здесь бок о бок, но они растворились в ткани реальности, спустившись на уровень ниже, на Шестой.

Другие пока живут уровнем выше, мы для них такие же тени. С тенями невозможно пообщаться, но иногда один из жителей уровня, который мы называем Четвертым, спускается сюда, к нам, на Пятый. Тень обретает очертания и превращается в напуганного и сбитого с толку человека. В таком состоянии легко наделать глупостей и проскочить еще глубже. Это кажется нам неправильным: все мы рано или поздно окажемся там, но лучше уж пусть погружение станет сознательным выбором. Так что мы стараемся помогать этим заблудшим, пока они у нас не освоились. А самых близких по духу стараемся присвоить, окружая дружбой и теплом. Так растет наша семья.

— Это Эхо, — тепло улыбаясь сказал Идри. Вместе с ним в дверь вошла тонкая девушка ниже его на две головы. Она смущенно улыбалась, держала его за руку и, похоже, была готова перенести симпатию к Идри на всех нас — авансом. Мы тепло с ней поздоровались, потому что у Идри было потрясающее чутье на хороших людей.

— Привет, солнце, — ласково улыбнулась Ида, мудрая хозяйка нашего дома. Она мягко забрала ее у Идри, обняла за плечи и повела к огромному балкону, залитому закатным светом. — Как твое настроение? Вижу, ты здесь уже освоилась. Пойдем, расскажу тебе об этих местах.

Они удалились, а Идри, взглянувший им вслед, уселся на свое любимое кресло и с явным удовольствием закинул ногу на ногу. В его кресле помещались, потеснившись, два скромных человека — а ему оно было как раз.

— Где сегодня? — деловито спросила Аями, составляя в уме карту визитов.

— На парковой площадке между монументами, — ответил ей Идри. В руках у него появился темный горячий напиток, для которого у нас не было названия. Впрочем, пить нам здесь все равно было не обязательно. — Она возникла прямо передо мной, мне даже не пришлось никого искать. Было очень красиво.

— Мы видим, что ты впечатлен, — насмешливо сказал Лама, отвлекаясь ради этого комментария от своей полудремы, — и все с тобой в этом согласны.

— Их становится больше? — перебила Аями. Идри слышал этот вопрос уже сто раз, так что даже не потрудился покачать головой, только махнул кружкой. Тогда она продолжила: — Она не выглядит растерянной.

— И не выглядела, — безмятежно пожал плечами Идри. — Может, она и хотела здесь оказаться?

— Даже если бы хотела, ей этого никак не вспомнить, — резво возразила Аями. — Ты спрашивал ее про Четвертый?

— Там и без вопросов все понятно, — ответил Идри. — Мне кажется, она наш человек.

...Так и было: в конечном итоге Эхо стала частью нашей семьи. Ничего такого она не делала, но к исходу месяца каждый из нас успел в нее влюбиться. Иногда мы обсуждали друг с другом ее чары.

— Где она постоянно пропадает? — спросил Идри, когда мы прогуливались с ним вдоль высокого обрыва. Летнее солнце висело у самого горизонта, согревая косыми лучами наши лица — в этом месте закат длится вечно. Иногда небо заволакивало облаками, поднимался ветер и становилось холодно, но сегодня погода была тихой и ясной. Дна у обрыва не было, в пропасти шевелилась лишь цветная дымка: если туда упасть, наверх больше не подняться. В воздухе, медленно дрейфуя, висели пушинки.

— Там же, где Атол, — ответил я. — И еще в тысяче мест. Она очень любознательна.

— Присматриваешь за ней?

— Только когда она не против.

— Она бывает против?

— Нет.

— Ты на нее запал! — обличающим тоном заявил Идри, направив палец прямо мне в лицо.

— Ты тоже, — фыркнул я, отталкивая его огромную ладонь. — Сложно этого избежать.

— Я тоже, — признал он. — Но почему?

— Я не могу это объяснить. Как-будто она живет.

— А мы что, нет?

— Мы — недостаточно.

— Я думаю... — сказал Идри и взял огромную паузу. Когда она затянулась настолько, что я уже собирался заговорить о чем-то еще, он продолжил: — ...я думаю, что, может, мне пора идти.

— Куда идти? — спросил я, а потом встал, будто врезался в стену. — Стоп! Куда это ты собрался?

— Ты знаешь, куда, — Идри, прошедший по инерции несколько шагов, развернулся ко мне. Взгляд его обычно улыбающихся глаз сейчас был серьезным. — Я здесь дольше любого из вас. Ну, может, кроме Иды. Ты знаешь, насколько долго. Ты сам здесь очень давно. Может, пора идти?

— Идри, мы тут все друг на друга запали, а на тебя особенно. Ты сердце нашей семьи. Ну, может, печень, — возразил я и мы вместе посмеялись. Я знал, что если он решит погрузиться ниже, я не смогу вынудить его остаться, а смогу лишь попросить. Так что я вдохновенно взмолился: — Прошу только об одном, побудь с нами еще хотя бы тысячу лет! А потом сам решай.

— Не переживай, — сказал мне Идри, улыбнулся и мягко хлопнул по плечу. — Я не из тех, кто такие вещи решает быстро.

Но встреча Атола и Эхо уже была вписана в сценарий нашей судьбы, так что времени подумать у Идри не осталось.

...Может, Эхо уже тогда знала все тайны мироздания. Не сомневаюсь, что насчет мирового устройства у нее была своя точка зрения, непохожая на остальные и, скорее всего, самая верная — но она утащила ее с собой на глубину.

У Эхо были русые волосы, не очень длинные. Больше всего ей шло, когда влажный ветер приводил их в беспорядок — тогда они становились волнистыми, лезли в глаза и липли к губам, а она легко их поправляла, если у нее было на то настроение. Но чаще она просто не обращала на их поведение никакого внимания, и тогда я расчесывал ее пальцами сам, а она мурлыкала какую-то мелодию и улыбалась.

У нее была бархатистая кожа, изящная шея, тонкие прохладные пальцы и еще миллион продуманных умелым скульптором деталей, что полагаются красивому человеку. Но самыми удивительными в облике Эхо были ее глаза. Светло-зеленая радужка, окруженная темным контуром, ближе к зрачку становилась ярко желтой с вкраплениями рыжего. А сами зрачки как-будто жили своей жизнью: независимо от освещения они то становились огромными черными озерами, то сжимались до размера точек. У красоты бывают разные типы, и Эхо обладала красотой существования.

Короче, рядом с ней и мне хотелось быть лучше. И у этого чувства было приятное послевкусие.

Сегодня мы с ней рядом сидели на высокой черепичной крыше. Ветер доносил до нас теплые брызги и шум невидимого прибоя, а солнце светило прямо в спину. Я положил голову к ней на колени и она начала подушечками пальцев чертить на моем лице невесомые линии.

— С вами очень хорошо, — сказала Эхо. — Больше нигде нет такой атмосферы.

— Мы старались, — ответил я. Мы и правда вложили в это много себя, так что я констатировал факт. И добавил: — Спасибо тебе за прогулки с Ламой. Он уже не такой отстраненный и застывший.

— Застывший... — повторила она задумчиво. — Какое подходящее слово. Тебе не кажется, что вы все здесь немного застыли?

— Что ты имеешь в виду?

— Вы держитесь за эту реальность и ничего не знаете об остальных, — сказала она. — Когда ты последний раз был в цифропаде?

— Хожу мимо каждый день, иногда останавливаюсь посмотреть.

— О, нет, — рассмеялась она, взъерошив мне волосы. — Не возле цифропада, а в нем самом.

— В цифропаде? Никогда. Он же опасный.

— Пойдем туда!

— Прямо сейчас?

— Конечно. Вставай! — воскликнула она и извилистыми переулками, которыми я раньше не ходил, отвела меня к цифропаду.

Сложно сказать, на что он был похож. Часть брусчатой улицы у стены старого дома уходила вниз и была затоплена водой. Можно было забраться в нее по колено, но никто этого не делал, потому что в середине этой лужи колонной поднимался странный пестрый поток, плавно загибался в воздухе и уходил в стену. Это была не вода, а сверкающие конфетти, жидкие драгоценные камни, разноцветный ветер — в общем, что-то невозможное, как и многие другие местные штуки. Несмотря на небольшие размеры, в нем было что-то страшное и притягательное. Там была скрыта огромная энергия.

Если войти в поток, рассыпешься на кусочки. Твоё я растворится в космической пустоте. Вселенная перекрутит и поглотит тебя. Сойдёшь с ума и больше никогда не станешь прежним. Опустишься на сто уровней ниже. Такие у нас ходили слухи. Все, кто тут живёт, роняли эти фразы, и все были с ними согласны. Потому что посмотришь на цифропад — и сразу чувствуешь нутром, что именно это он и хочет с тобой сделать. Что он в тысячу раз опасней нашего фрактального дерева.

— Разувайся, — Эхо скинула обувь, дождалась, пока я закатаю штаны, и взяла меня за руку. Мы вошли в теплую воду. Мои ноги тут же почувствовали мельтешение растворенного в ней цвета, но ощущение не было неприятным. Она подвела меня к цифропаду, подняла ладонь и кончиками пальцев прикоснулась к источнику. Поток цветов на миг распался на цветные брызги, а потом снова вернулся в колону. — Видишь? Ничего такого. Попробуй!

Я осторожно поднял ладонь, повторил ее движение и тут же ощутил, как сквозь руку проникает шумное течение, заполняет ее, бурлит в крови и покалывает кожу. От неожиданности я отдернул пальцы, но Эхо мне улыбнулась, спокойно наслаждаясь этим чувством, и я попробовал еще.

— Интересно, правда? — сказала она, задумчиво покачиваясь. — Когда застываешь, перестаешь пробовать новое.

— Бывает такое новое, что в нем тонешь, — возразил я. — А мы не хотим тонуть.

— А откуда вы знаете, что внизу хуже, чем здесь?

— Ниоткуда, — ответил я, закрыв глаза и прислушиваясь к цифропаду, — просто чувствуем, что там все иначе. Но зато знаем, что вернуться оттуда нельзя, это путь в один конец. И ты права, у нас здесь очень хорошо. Многие готовы висеть над этой пропастью вечно.

— И ты?

— И я тоже.

— А на самом деле? — еле слышно прошелестела она. Ее движения стали медленными и плавными, как-будто это был очень важный вопрос. Мне пришлось поразмыслить.

— Я очень давно об этом не думал, жизнь захватила меня, — наконец, сказал я. — Конечно, мне интересно, что там. Но здесь все, кого я люблю. Я боюсь остаться без них. Нижние уровни все равно никуда от меня не денутся.

Эхо повернулась ко мне и взяла меня за вторую руку.

— Ты мне доверяешь? — спросила она, глядя мне прямо в глаза.

— Да, — ответил я. Мы вместе опустились на колени. И мои штаны, и ее сарафан промокли, но она все еще держала меня за руки и смотрела в глаза. Я повторил шепотом: — Да. Я тебе доверяю.

— Я хочу кое-что тебе показать. Развернись к потоку.

Как был, на коленях, я повернулся к цифропаду, а Эхо села сзади, обняла и положила подбородок мне на плечо. Волосы на загривке встали дыбом — от ее дыхания, от близости потока или оттого, что я знал, что сейчас должно произойти. Я собирался сделать все, что она скажет, потому что и правда ей доверял. И, похоже, сейчас мне предстояло вручить себя цифропаду.

— Положи руки на колени, — прошептала она. — Наклонись вперед и погрузи туда голову. Это все, что тебе нужно, а остальное я сделаю сама.

Я вдохнул теплый воздух. По груди расползлась легкость, как если бы я на качелях завис в верхней точке дуги, чтобы начать падать. Захотелось потянуться, и я осторожно повел плечами, чтобы сбросить оцепенение. Эхо медленно кивнула у меня над ухом. Наконец, я решился и начал наклоняться вперед. Мягкая рука зарылась в волосы и сжала их на затылке, но я продолжил опускаться к пестрому столбу.

Вблизи я видел отдельные точки, оставляющие за собой разноцветные шлейфы невероятной яркости. Они поднимались впереди, но по мере того, как я к ним приближался, окружили со всех сторон. Больше не стало верха и низа: точки разметались во все стороны, заполнив все поле зрения, а потом начали проникать прямо мне в голову. Я больше не был в потоке, это поток был во мне, я сам стал потоком.

Цветные точки увеличились и выросли в кристаллы, каждый из которых сверкнул вспышкой, за которой пряталась какая-то другая реальность. В этих реальностях я нашел все свои воспоминания — и из прошлых жизней, и из будущих. Я мог погрузиться в любое, рассмотрев до мелочей, но при этом продолжал издали видеть все события одновременно. И когда мне стало интересно увидеть больше деталей, прожить их, как в настоящем мире, я разделился на части — тысячи меня зажили своей жизнью, но чувства были общими для всех.

А раз я смог разделиться на тысячи частей, то чтобы увидеть все существующие миры, то смогу разделиться и на бесконечное число частей — каждая из которых тоже разделится на бесконечное число копий и проживет в них по бесконечному числу жизней. И так можно было сделать бесконечное число раз!

Эта мысль мгновенно увлекла меня. Мысленным взором я охватил всю эту невероятную структуру целиком. В голове раскинулось светящееся дерево, погасившее небо и проткнувшее темноту острыми точками звезд. Все мои копии укатились в эту голографическую листву искрящимися монетками: ведь если цифропад работает так же, как наше мистическое древо, то и все остальное в мире взаимосвязано и работает одинаково.

Внезапно я понял, как устроено всё— и это новое знание оказалось потрясающим и очевидным.

Каждый Омни стал отдельным существом, но я грелся теплом, вниманием и любовью, которые они излучали в это межмировое пространство со своих звезд, переполненные счастьем существования. Только сейчас я заметил, что звезды плещутся, переливаются и меняют цвета, удаляются от меня куда-то вверх, отступают вдаль, занимают все меньше небосвода, сливаются в один цветной поток и обретают форму колоны, вокруг которой проступает смутно знакомый узор.

Связывающие всех нас нити начали обрываться и я почувствовал общее беспокойство своих копий, потерявших меня из вида. Я начал распадаться и вот тут-то испытал панику по-настоящему.

Что, если меня не останется? Что, если я умру? Ведь происходящее никак не назовешь нормальным. Я сошел с ума! Как я стану жить в настоящем мире с такой кашей в голове? Кровь застыла в жилах, я попытался дернуться, сбежать из этого жестокого космоса, но не мог пошевелить телом, которого у меня не было.

Неожиданно я ощутил на периферии какой-то успокаивающий звук. Всем сознанием я потянулся назад — туда, откуда исходило ласковое тепло, превратившееся в золотистый свет и окружившее мою грудь. Я услышал отдельные слова, но они не складывались во фразы, а просто отменяли панику, вытесняли беспокойство, умиротворяли, приводили голову в порядок. Я был бесконечно благодарен этому звуку и этому теплу за то, что они спасли меня и забрали к себе.

Давление на мой загривок прекратилось, голова запрокинулась и мягко легла на чье-то плечо, теплая рука укрыла мою грудь, отчего сразу стало еще теплее. В потоке, который я снова видел перед глазами, напоследок сверкнули звезды: их жители снова знали, где я, и теперь были за меня спокойны. Это спокойствие передалось и мне, и тогда смутно знакомый узор окончательно превратился в кирпичную кладку.

Я стоял на коленях в воде возле цифропада, а Эхо обнимала меня сзади и что-то шептала на ухо. Мое лицо щекотали ее волнистые волосы. Ничто никуда не плыло. Мне было хорошо.

— Видишь? — спросила она. Я уже больше не был потоком, так что кивнул. Это поток проник в меня, стал мной, частью меня, частью моих воспоминаний. Я и правда видел! Видел больше, чем было доступно мне целую вечность назад. Наверное, если я повторю этот эксперимент, то увижу бесконечные миры моего сегодняшнего путешествия в одной из разноцветных вспышек. Эхо крепко обняла меня, впилась пальцами в бока, ткнулась носом мне в висок и укусила за ухо.

— А теперь, — сказала она, — давай меняться!

Она объяснила, что делать: нужно было поддержать ее голову, когда она окуналась в цифропад, а когда тело попросится назад, мягко оттуда вытащить. Я на миг испугался, когда показалось, что Эхо становится прозрачной, но обнял ее и сам что-то зашептал, так что она сразу обрела плотность. Когда она очнулась и сфокусировала взгляд, в ее глубоких глазах плясали веселые цветные искорки.

— Замечательно! — воскликнула она и радостно засмеялась на моем плече. — Мы и правда изменились. Хочешь еще?

...Фоке считает, что мы все сошли с ума, хотя ей-то откуда знать? Это ведь я сходил с ума в цифропаде, а она никогда не казалась мне сумасшедшей. Наоборот, она из нас самая здравая. Но утверждает, что друзей мы выбираем по диагнозу, и те, у кого он общий, склонны сбиваться в стаи. Иногда сложно сказать, шутит она или нет — но это она вряд ли всерьез.

Фоке рыжевато-русая и носит каре. Мы почти одного роста, из-за чего целоваться с ней мне всегда казалось необычным. Фоке редко улыбается — вместо этого она прищуривает янтарные глаза, пряча их под выгоревшими на солнце ресницами, так что ее настроение мы узнаем по взгляду. Она любит двигаться: когда ей становится скучно, она учит новый танец, взбирается на скалы или просто выходит на пробежку. Вот такая у нас Фоке, украшенная загаром и веснушками, которые светятся в темноте.

Из нас всех только с ней у Эхо было что-то похожее на настоящие отношения. Неудивительно, что когда Эхо исчезла, она-то и предложила отправиться за той вниз.

Но в то воскресенье Эхо еще была с нами и к закату планировала зайти в гости. Не то, чтобы наше солнце по-настоящему вставало и садилось — нет, оно описывало у земли плавную восьмерку. Одна из петель уже прикоснулась к мерцающему горизонту и косые лучи осветили холл, в котором мы все собрались.

Аями и Нексалия играли в шахматы на тяжеленном мраморном столике, стоявшем здесь еще до нашего появления и обреченным простоять еще тысячу лет после нашего ухода. Вместе с обычными фигурами на доске стояли какие-то цветные кристаллы, пушистые шарики и блестящие кольца. Судя по смеху, их игра была веселой, но всех ее правил я уловить никогда не мог. По-моему, они менялись с каждой партией.

Лама снова надел свою сонную личину и бесстрастно наблюдал за нами из-под полуопущенных век, сидя на толстенной балке под потолком. Он свесил ногу и покачивал ею, когда в холл залетал ветерок, чтобы тот не скучал.

Идри полировал огромный якорь, выглядевший так, будто испытал все ненастья мира, но выдержал их достойно. В ямках и трещинах металл был затемнен патиной, а в выпуклостях тускло и благородно блестел. Неясно, откуда он притащил якорь, ведь никаких кораблей у нас нет — но Идри очень силен и добыть его мог где угодно. Впрочем, несмотря на всю свою силу, ему пока ни разу не удалось сдвинуть с места шахматный столик.

Ида восседала в любимом кресле с осанкой герцогини и невозмутимостью опытного буддиста. Пепельная Стале сидела с книгой, вырывая прочитанные страницы и скармливая их камину. Ну а мы с Фоке приютились на покрытом шкурой диване — ее голова у меня на плече, на губах мечтательная улыбка, почти незаметная, глаза закрыты. Я что-то лепил из воска, который оторвал от толстой свечки — одной из десятка горящих вокруг. В этот день даже Атол впервые заглянул в наш дом на обрыве и теперь удивленно рассматривал туманную бездну через огромный проем в том месте, где у дома была обрушена стена.

— Здесь всегда так было? — спросил Атол, не отрываясь от пропасти. Он звучал слегка нервозно, хотя я и не представлял, отчего.

— Когда ты в последний раз пробовал что-то новое? — тихо спросила меня Фоке. Я улыбнулся: как и мне, Эхо наверняка показала ей источник или еще какую-нибудь таинственную штуку. Но я всё ещё был цветным потоком и наслаждался этим чувством. Мне хотелось оставить эти впечатления для себя.

— Наверное, недавно, — протянул я. — Ты хочешь чего-то нового?

— Когда мы нашли это место, стены здесь уже не было, — спокойно ответила Атолу Ида.

— Шах! — объявила Некси из-за доски и девочки о чем-то зашептались.

— Мы пробуем много нового, — сказала мне Фоке, — но ничего по-настоящему нового. Ничего такого, отчего бы сердце замирало.

— У нас часто появляются новые люди и приносят с собой новые впечатления, — сказал я. — Как Эхо, например.

— Эхо хороший пример, но она такая одна, — тихо возразила мне Фоке. — А такие гости, как Атол, ничего нового пока не принесли.

— А кто жил здесь раньше? — отозвался тот, будто услышал ее слова.

— Мы построили свою жизнь вокруг любви, близости и безопасности, — продолжила Фоке, не обращая на него внимания. — Это чудесно, но куда мы идем?

Идри закончил полировать свой якорь и теперь со звоном пропускал через его кольцо толстую цепь. Говорить стало невозможно. Стале невозмутимо выдрала и бросила в камин очередную страницу.

— Здесь жил художник, — сказала Ида, когда Идри перестал шуметь. — Потом семеро братьев и сестер. А после них — шелковые люди, которые ушли на маяк, а этот дом оставили нам.

Нексалия снова поставила шах Аями и объявила об этом на весь зал.

— Мы никуда не идем. Ты права, — признал я. Стале вырвала следующую страницу, но не стала ее сжигать, а вместо этого сложила и сунула за пазуху. — Может, это временная остановка. Но согласись, тут неплохо.

— Как странно, — пробормотал Атол в короткий миг тишины. Идри перекинул цепь через потолочную балку и принялся подтягивать якорь вверх. Для этого ему пришлось согнать Ламу, который спустился, улегся в растянутый в углу гамак и принял там ту же позу, что и наверху.

— Ты уверен, что она выдержит? — спросила Ида.

— Она тут именно для этого, — заверил Идри.

— Соглашусь, — сказала мне Фоке и, не открывая глаз, потерлась о мою шею, как кошка. — Я тоже не собираюсь ничего менять. Но иногда мне кажется, что мы слишком ровно живем.

— Шах и мат! — воскликнула Аями.

— А вот и нет. Смотри, — ответила ей Некси. Увы расстановка фигур, которая привела к этому возражению, была видна только ее партнерше. Я краем уха услышал, как Атол сказал «Зигзаги!».

Зигзаги? Странно, никаких зигзагов я в бездне не видел. Я бы подошел посмотреть, но на моем плече лежала Фоке, а мне было слишком удобно, чтобы шевелиться. Атол удивленно воскликнул: — Они вибрируют!

— Ну, — сказал я, — мне нравится думать, что если ровная жизнь мне надоест, я что-нибудь с этим сделаю. В любой момент. Так зачем сейчас?

Стале закрыла книжку, от которой осталась только половина. Интересно, что она делает, когда хочет заново перечитать часть сюжета? Наверное, вытаскивает страницы из-за пазухи и собирает из них новые книги. Идри закрепил якорь и уселся на него, перекинув ноги через рога по обе стороны от веретена.

— Уверен? — повторила Ида.

— Это Идри-тест, — отмахнулся тот и начал медленно раскачиваться. — Выдержит меня, значит, выдержит всех.

— Всех сразу? — насмешливо поинтересовался Лама, глядя, как Идри увеличивает амплитуду.

— А почему не сейчас? — спросила меня Фоке.

— Надо попробовать, — с энтузиазмом отозвалась Некси, не отрываясь от доски, так что этот комментарий мог относиться к чему угодно.

— Что бы ты делал, если бы мы ушли все сразу? — спросила Фоке, будто отозвавшись на слова Ламы. — Ведь ты здесь, потому что мы здесь.

— Что-то здесь не так, — сказал Атол. Я почувствовал легкое прикосновение тревоги, будто и правда что-то шло не так, как надо. Но в тот момент я не обратил на него внимания, а только отметил краешком сознания.

— Я бы остался, — ответил я, решив не отвлекаться на Атола и продолжить разговор с Фоке. — А на следующий день, когда от скуки захотелось бы полезть на стену, отправился за вами, ведь самая привлекательная стена в этом доме все равно давно рухнула.

В этот момент открылась дверь и в холле поднялся ветер, задувший со стороны проема. Пламя свечей затанцевало, но когда Эхо вошла и прикрыла дверь, огоньки успокоились.

— Привет, котята! — сказала она.

— Здесь что-то не так, — беспокойно повторил Атол. То, каким тоном он это сказал, заставило меня приподняться на локте и посмотреть на него, потревожив Фоке.

— Ого! — удивленно воскликнула Эхо, бросив взгляд в ту же сторону. — Атол!

Конечно, она знала, что парень из ратуши иногда заходит сказать привет, и даже знала, как его зовут. До этого она никогда его не видела, но, похоже, сейчас вспомнила. Все знали, что это было невозможно — но Атол развернулся и тоже ее узнал.

— Ты! — воскликнул он. Столько удивления, страха и напряжения было в его голосе, что я резко повернулся и Фоке дернулась от неожиданности. В его глаза вернулась растерянность первых дней, а контуры тела поплыли и расфокусировались. Он сделал несколько неуклюжих шагов, почуял неладное, поднял шестипалые руки, ставшие вдруг полупрозрачными, и растерянность сменилась паникой. — Что это? Что со мной? Что происходит?

Нексалия и Аями моментально бросили свои шахматы, опрокинув стулья, подбежали к нему и крепко обняли, а Идри сжал руку, обхватив его ладонь через большой палец. Ида тоже подошла и обняла сразу всех, а мы с Фоке были слишком далеко и места нам уже не хватило. Но я знал, что девочки шепчут какие-то успокоительные заклинания о том, что Атола здесь любят и просят остаться. Иногда это помогает, паника проходит и развоплощение останавливается, но в этот раз она была слишком сильна, чтобы Атол здесь удержался.

Он все еще повторял и повторял свой вопрос, когда его голос затих, очертания тела совсем расплылись и он превратился в тень. В зале было слишком светло, чтобы мы смогли увидеть, в какую сторону он двинулся, но с нами его больше не было. Когда Идри и девочкам стало некого обнимать, они молча повернулись к Эхо, которая замерла там же, где и была, когда увидела Атола. Наступила такая тишина, что я услышал свой пульс — слишком частый, чтобы притворяться спокойным.

— Куда он исчез? — спросила она.

— Растворился, как видишь, — откликнулась Некси слегка едко. Зря, ведь вряд ли Эхо была в чем-то виновата.

— Вы не поняли, — терпеливо пояснила Эхо. — Куда именно он исчез? Мне нужно его догнать.

...Аями говорит, что всех нас похитили инопланетяне и теперь мы живем в их заповеднике, а мир вокруг нас состоит из лоскутов, потому что именно такое окружение инопланетяне считают нашей естественной средой. Нас забирают, чтобы ставить свои бесчеловечные эксперименты — вот почему мы растворяемся. Каждый раз, когда она в красках описывает эти жуткие опыты, их сценарий меняется, но уже через пять минут описания становятся настолько абсурдными, что слушать ее без смеха невозможно.

На контрасте с беспечностью такого предположения исчезновение Атола подействовало на всех удручающе. Слишком много паники, растерянности и отчаяния было в его глазах, когда он растворялся. Погружение — не смерть, за долгие годы у нас никто еще не умер. Но если уровнем ниже нас ждет такое же забвение, что ждало здесь, то наша нынешняя личность исчезнет и вместо нее появится что-то новое. Может, это и неплохо. Но, в конце концов, личность — это единственное, что у нас есть.

— Атол тебя узнал, — сказала Аями, в упор глядя на Эхо. Аями невысокая и тонкая. Ее волосы настолько черны, что отливают синевой, и растекаются по плечам, как полотна гладкого шелка, волосинка к волосинке. Кожа Аями очень бледна и всегда холоднее воздуха в комнате, но никаких неудобств она по этому поводу не испытывает. — А ты узнала Атола!

— Отсюда можно спуститься только на один уровень? — спросила Эхо, игнорируя Аями.

— Мы не знаем, — ответила Ида. — Но у нас на Пятом задерживаются не всегда. На Шестом, наверное, случается то же самое.

— Что это было? — поинтересовался Идри и одновременно с ним Аями требовательно спросила: — Как такое может быть?

— Все погружаются в одно и то же место? — вместо ответа спросила Эхо.

— Мы не знаем, — повторила Ида.

— Я не видел ни одного случая, чтобы тень с Четвертого исчезла, миновав нас, — добавил я.

— А кто-нибудь из вас видел? — спросила Эхо у остальных, но никто такого не вспомнил.

— Атол тебя знал, — настаивала Аями. — Откуда?

— Погрузиться ниже можно только в дереве и в других похожих местах, — добавила Некси.

— Перед погружением Атол видел радугу, — припомнил Идри. — Или зигзаг?..

— Мне нужно кое-что проверить, — сказала Эхо. Одновременно с ней все начали что-то говорить.

— Эхо! — пронзительно крикнула Аями и от неожиданности все замолкли. В наступившей тишине та, наконец, обратила на нее внимание.

— О, прости, мой свет, — сказала Эхо, подошла к Аями и обняла ее. Они немного постояли так, и Эхо продолжила: — Да, Атол мне знаком. И я не знаю, почему. Мне надо идти.

Не дожидаясь реакции, Эхо быстрым шагом вышла из зала через ту же дверь, в которую вошла пять минут назад, а Фоке бросилась за ней.

...Однажды Стале сказала, что мы все — сломанные боги, но как я ни бился, внятного объяснения от нее не получил. С тех пор прошло столько времени, что я и сам засомневался, говорила она это или нет. Каждый из нас с характером, это точно, но божественных сил (кроме бессмертия) никто пока не проявлял.

Вместо волос из головы Стале растут тонкие мягкие перья цвета белого пепла, так что из нас всех у нее самая классная прическа. В одежде она тоже предпочитает оттенки серого, но вокруг шеи носит яркую широкую ленту цвета крови.

Стале шпионила за Фоке, а Фоке шпионила за Эхо. Ни у одной не было в этом никакого опыта, так что из их затеи ничего не вышло. Эхо и раньше-то ничего никому не объясняла, но сейчас совсем пропала из виду. В те редкие моменты, когда ее удавалось поймать, она вполуха нас выслушивала и перескакивала на какую-нибудь постороннюю тему. Вряд ли она делала это специально — просто ее мысли постоянно занимали такие вопросы, на которые у нее самой не было ответов.

Пару раз она возвращалась в дом на обрыве и вела себя почти как обычно — легко и безмятежно, обезоруживая каждого своей искренностью и утапливая в любви. Но от этого только сложнее было смириться с периодами ее отстраненности, которые становились все дольше. А потом она исчезла совсем.

— Когда ты в последний раз ее видела? — спросил я Стале.

— Вчера, издали. Тогда же, когда и ты. Не суетись. Все будет хорошо.

Я не суетился. Весь предыдущий час я просидел почти неподвижно, заставляя себя читать, а когда буквы перестали собираться в слова и начали плавать перед глазами, принялся смотреть в пустоту и о чем-то думать. Но не суетился. Эта фраза с головой выдавала саму Стале — сердце у нее было не на месте.

Мы сидели на покатой крыше дома над обрывом, опираясь ногами на парапет, чтобы не съехать в бездну. Снизу поднималась водяная пыль цвета размазанной пастели, сквозь которую в это время суток светило оранжевое солнце.

Спустя какое-то время к нам присоединилась Аями. Она пробралась через дыру, ведущую к нам с чердака и изящно съехала к парапету, аккуратно приземлившись рядом со мной.

— Вы видели Эхо? — спросила она. — Ее нигде нет.

— Успокойся, — ответила Стале, хотя Аями и без этого совета выглядела спокойной. — Мы вчера видели ее на базарной площади.

— Вчера я и сама ее видела, — фыркнула Аями, мотнув головой. Волосы расплескались по сторонам, а потом снова черной тушью улеглись на плечах. Мы помолчали. — Все-таки, она странная. Я уже вот-вот готова была в нее влюбиться, но эта ее скрытность!..

Я поднял руку и положил на колено ладонью вверх. Аями опустила туда свои холодные пальцы и провела их подушечками по запястью, но оставлять там не стала.

Будто из ниоткуда явилась Некси. Секунду я смотрел в другую сторону — и вот она уже материализовалась слева от Стале, вцепившись той в рукав. Вопроса я не услышал, но Стале решительно замотала головой.

— Даже не думай! Все в порядке.

Напряжение в ее голосе так сгустилось, что из него можно было бы сложить в этом доме новую стену взамен обрушенной. Меня и самого не отпускало желание отправиться разыскивать Эхо. Лишь усилием воли я удерживал себя на крыше, куда Стале позвала меня, так как ей было не по себе. Я бы решил, что это она заразила меня беспокойством, но такое чувство было со мной с самого утра. И, похоже, не у меня одного.

— Жалко, если вправду... — протянула Аями, ни к кому конкретно не обращаясь. И хотя она не стала уточнять, что имеет в виду, каждый понял, о чем речь.

Из дыры в чердаке выбрался Идри. Он все грозился сделать ее пошире, но руки до этого у него так и не дошли. С шумом он съехал по крыше к нам на парапет, который вздрогнул и жалобно заскрипел под его весом. Всех нас аж подбросило от такой атаки, и я бы переживал, если б не знал, что хрупкий парапет сзади поддерживает толстенная арматура, об которую он с таким грохотом бьется. Идри посмотрел на меня, и я покачал головой.

— Эй, Стале, — начал он. — Ты не видела?..

— Нет, — ответила она, стеклянным взглядом уставившись в размытую пустоту.

— Такое ощущение, как если бы...

— Помолчи, — прервала его Стале. Может, в другое время Идри что-нибудь бы и ответил, но сейчас он пожал плечами, заложил руки за голову и разлегся на крыше, угнетенный общим настроением.

Лама выскользнул из дыры, ловкий и стройный, как кожаный хлыст. Я покачал головой в ответ на его взгляд, но, в отличие от Идри, он решил вопросов об Эхо не задавать.

— Интересно, какие зигзаги там увидел Атол? — спросил он себе в бородку, изучая серебристую глубину.

— Не смотри! — испуганно сказала Стале.

— Думаешь, это заразно? — усмехнулся он.

— Вообще-то, нам известно, что это заразно. Бывали случаи, когда вниз отправлялись сразу по двое, — педантичным тоном напомнила Аями. — А про зигзаги ты вообще ничего не знаешь!

— Ну хорошо, думаешь, заразиться можно именно так — глядя в бездну? Но ведь тогда придется до конца жизни ни на что не смотреть. А это очень грустно. Видишь, какая красота?

Лама был прав. Именно виды заставляли нас сползаться на эту крышу. Солнце делало очередную петлю, и уже бы спряталось за горизонтом, если бы он там был. Обрыв выглядел так, будто у мира отрезали половину и заполнили мерцающим туманом, перемешанным с боке и радугами — так что солнце светило нам снизу. И никаких зигзагов там не было, хотя после случая с Атолом я избегал подходить к обрушенной стене и слишком уж настойчиво вглядываться в пустоту.

Наконец, появилась Фоке. Она не стала спускаться вниз, а окликнула нас от самой дыры, схватившись рукой за ее край.

— Это Эхо, да? — спросила она, и глаза ее были на мокром месте. — Она ушла?

Мы уставились на нее в молчании. Никто из нас не хотел озвучивать эту мысль, хотя она и поселилась сегодня в голове у каждого. И тем более никто не хотел отвечать Фоке. Если Эхо решила последовать за Атолом, это очень, очень опечалит всех нас.

Но тут из дыры в крыше раздался еще один голос:

— Фоке, это ты? — в проеме мелькнули седые волосы Иды. — Ого, вы все здесь! Что вы тут делаете? Спускайтесь в зал, Эхо приготовила пунш. Я боялась, он остынет, пока всех разыщу! Нексалия уже там.

Мы переглянулись, и в тот же миг напряжение спало. Я выдохнул лишний воздух, которого в легких весь день было чуть больше, чем нужно. Лама засмеялся. Даже Стале вымученно улыбнулась. А потом мы протиснулись на чердак и спустились в зал — тот самый, что без одной стены.

Танцующей походкой Эхо перетекала из одного угла кухни в другой, делая десяток дел одновременно. На огне стояла посуда, поднимался пар, а за Эхо хвостом носилась Некси. Пища нам тут совсем не нужна (даже дышать не обязательно, хотя многие делают это по старой привычке или чтобы разговаривать), но запах раздавался такой, что сразу хотелось есть.

Аями тут же бросилась пропаже на шею. Это не очень ее замедлило, так как Аями была почти невесомой, а Эхо довольно сильной. Тягучим плавным движением та присела, развернулась под ее руками и снова поднялась, закинув Аями за спину, как повязанный на шее свитер. При этом она умудрилась не расплескать содержимое пиал, которые держала в руках.

— Воровать еду из-под руки повара запрещено! — заявила она и добавила: — Пунш вон там.

После того, как я попробовал еду Эхо в первый раз, я пообещал себе каждый раз обязательно опускаться до такого воровства. Она и сама всегда говорила, что ворованная еда — самая вкусная, а запреты — для слабаков. Конечно, оставался шанс получить поварешкой, но это было включено в правила игры, а риск того стоил.

Я поймал взгляд Стале, и та лучезарно улыбнулась мне в ответ. Удивительно, насколько улыбка делает людей красивее. Остальные разбрелись по залу, и желающим Эхо охотно находила занятия.

Наконец, все расселись у незажженного камина. К тому времени мы уже перестали спрашивать ее об Атоле, но Эхо сама завела эту тему.

— Приятно слышать, что вы бы грустили, если б я ушла, — сказала она. — Хотя грусть — это не то, что мне бы хотелось подарить вам на прощанье.

— Когда расстаешься с любимыми, грустить нормально, — заметила Стале, бросив на нее долгий взгляд.

— Нельзя шантажировать их тем, что будешь грустить, если они уйдут! — тут же возразила Аями.

— Если любовь шантажирует угрызениями совести, то это какая-то эгоистичная и неправильная любовь, — согласилась Эхо. — Но ведь Стале не про это. Грусть это сложившийся факт, он просто означает, что у расставания такая цена. Так что если уж и приходится уйти, то такое решение не должно быть легкомысленным.

— Мы еще и за тебя переживаем, знаешь ли! — сказала Аями, недовольно скрестив руки на груди. — Вдруг ты умрешь при погружении, а тень, которую мы увидим, это твой неприкаянный дух?

— Нижние уровни нисколько не страшнее, чем этот. Мне и грустить бы не пришлось, если память там теряешь так же, как и здесь.

— Откуда ты знаешь? Ты ведь там не была!

— А откуда вы знаете про еду и воздух? С чего взяли, что шесть пальцев и синяя кровь — это необычно? Где узнали про кучу вещей, которых здесь нет? Вы ведь чувствуете, на каком уровне мы находимся. И знаете, что уходят с него не куда-нибудь, а именно вниз. Не только вы называете это погружением. С этим согласны самые разные люди во всех уголках Пятого.

— Ты нашла, что искала? — спросила Стале, не спуская с Эхо глаз. Та откинулась на спинку, изучая ее в ответ из-под пушистых ресниц.

— Ну, поиски были интересными. Столько нового! Нужно остановиться и переварить, но хочется двигаться, двигаться и двигаться вперед. Узнать больше о мире, о себе, о других. Об отношениях, о взглядах. О реальности. О нереальности. Все! — Эхо замолчала, подбирая слова. — Но сегодня я осознала важную вещь. Я поняла, как важно не потерять по дороге ценность момента.

— Что ты имеешь в виду?

Эхо немного подумала.

— Нельзя забывать быть благодарными моменту, — повторила она. — Жить здесь и сейчас — это ведь умение, как и все прочие. Оно само себя не разовьет, надо тренироваться.

— Это и есть твоя тренировка? — Аями обвела рукой зал, включив в эту картину всех нас.

— Ну, момент того заслуживает, правда? — усмехнулась Эхо. Она была права: такого умиротворения мы давно не испытывали. Солнце снова пробивалось из-за цветного тумана, подсвечивая висящие в воздухе пылинки. Идри валялся на диване, снова закинув руки за голову, но уже с безмятежным видом. Лама сидел на полу, свесив ноги над пропастью и глядя в небо через огромный бинокль. Нексалия лениво вертела в руках какую-то шахматную фигурку, а остальных Ида вытащила помочь ей с чем-то в обширном саду, примыкавшем к дому.

Мы были счастливы, бесы возьми, что Эхо все еще с нами.

Стале так пожирала ее глазами, что та не вытерпела, подошла к ней, протянула руку и, не говоря ни слова, потянула за собой. А когда на кухне мне понадобилась какая-то мелочь, я понял, куда. Они со Стале сидели за барной стойкой и увлеченно целовались. Я хотел было отступить обратно в зал, но тут Эхо заметила меня, отвлеклась от своего занятия и улыбнулась. Стале развернулась и прижалась щекой к ее щеке, тоже глядя на меня. Недовольства ни одна из них не высказала, так что я решил, что не помешаю.

— Привет, — сказал я, направляясь в кладовку. Электричества у нас тут не было, но если продукты лежали в темноте, они никогда не портились. Но до кладовки я не дошел: Эхо поймала меня и усадила рядом.

— Есть одна штука, которую я хочу показать вам двоим, — сказала она. — Маленькое чудо света. Ждите тут.

Она открыла дверь кладовки и зашла внутрь, но тут же вышла и замерла в проеме. Это показалось мне странным.

— Любопытно, — задумчиво произнесла она. — Любопытно.

Затем Эхо вернулась в кладовку и стала там что-то рассматривать.

— Эй, Ида! — воскликнула она не оборачиваясь. — А ты знала, что у вас тут...

Эхо замолкла, а я с интересом уставился на ее спину. Объекта ее внимания я так и не увидел, но тот, похоже, полностью ее захватил.

— Любопытно, — еще раз сказала она. — Может ли это?.. Значит, правда... ну, наконец-то! Вот и мы.

Пристально глядя на что-то внутри, она медленно протянула руку за спину и захлопнула за собой дверь. То, как она это сделала, заставило меня подскочить в кресле. После случая с Атолом я решил, что надо доверять инстинктам, и Стале, которая сидела ближе к двери, заметила мое резкое движение.

— Что случилось? — всполошилась она.

— Слушай, Эхо зашла вон туда и... — начал я, двигаясь к кладовке, но Стале оказалась проворней и рывком распахнула дверь. В помещении размером два на два метра никого не было.

Эхо ушла.

...Некси считает, что в реальности существует только она, а все остальные — ее воображаемые друзья. По ее словам выходит, что мы слишком хороши, чтобы быть правдой, и только поэтому она продолжает милостиво поддерживать нашу жизнь.

Может, так оно и есть — во всяком случае, свое отражение в зеркале может видеть только она. Каждый день Некси бреет голову налысо, берет краски, садится перед хитро установленными зеркалами и рисует на ней новый сюжет. Иногда в него даже попадает кто-то из нас, Идри чаще прочих. Нексалия весит не намного меньше него, но я еще не видел никого, кто был бы способен так свободно и легко передвигаться в пространстве.

Даже если это она нас всех придумала, по-моему, получилось неплохо. Приятно, что силы ее воображения хватало, чтобы я чувствовал себя настоящим. Но в этот раз с чувствами случился перебор.

— Она ведь была прямо здесь, Омни! — тянула Аями, будто уговаривая меня. — Как вы могли ее проворонить?

— Она правда ушла? — спросил Идри, в третий раз заглядывая в кладовку, в которой не было никаких следов Эхо. Штуки, которую она собиралась нам показать, мы тоже не нашли. Я пожал плечами.

— Я иду за ней, — решительно сказала Фоке.

— Секунду! — воскликнула Некси. — Ты смеешься? Куда это ты за ней идешь?

Но Фоке не улыбалась: ее желтые глаза были широко распахнуты.

— Послушайте. Нельзя быть с собой нечестными. Всем вам сегодня приходила в голову такая мысль, иначе вы не забрались бы на крышу. Еще там я решила, что пойду. Зачем мне отменять это решение?

Мне не хотелось ничего говорить — ведь на крыше я гнал от себя именно эту мысль. По неуютной тишине я понял, что она была общей на всех.

— Раз все об этом подумали, то Эхо поступила ужасно, не предупредив нас заранее о своем уходе, — сказала Некси. — Мы бы пошли вместе!

— Но сначала вцепились бы в нее и отговаривали, пока она все равно бы не смылась, — возразила Фоке. — Да и откуда ей было знать? Ведь никто из нас ей этого не сказал!

— Как ты собираешься ее искать? — спросила Аями. — У тебя же отшибет память!

— Думаешь, легко будет избежать ее притяжения? Даже потеряв память, мы рано или поздно окажемся вместе.

— Это если она осталась на Шестом, а не погрузилась глубже, — мрачно сказала Некси.

— Вот почему нужно идти как можно скорее.

— И если мы появимся в том же месте, что и она, — продолжала Некси. — И в то же время.

— Вы видели тени! Каждый раз, когда кто-то растворяется, они появляются ровно там же, где был...

— ...И если Шестой всего один, — продолжала гнуть Некси. — И если мы появимся там вместе.

— Вместе?

— Я иду с тобой. При условии, что мы будем держаться за руки!

— Очень крепко держаться! — с облегчением сказала Фоке. Было видно, как ее пугала мысль идти одной. — Кто идет с нами?

Мы переглянулись.

— Вы разве не чувствуете, что застыли в неподвижности? — облизнув неожиданно пересохшие губы, сказала Фоке. — Сколько вы провели здесь? Ничего не меняется уже столько...

— Это ведь не твои мысли, а мысли Эхо, — прервала ее Ида.

— Естественно заражаться мыслями тех, кого любишь, — парировала она.

— Хороший человек не обязательно озвучивает только хорошие мысли — сказала Ида. — Погружение — окончательное слово в нашей судьбе. После него больше нельзя вернуться. И если это ошибка, то ее уже не исправить.

— Ты говоришь так, будто она проповедник погружений, — фыркнула Фоке. — Давай проверим! Эхо много где бывала. Аями, много ли народа из-за нее погрузилось?

— Нет, никаких лишних погружений не было, — нехотя признала та. — Все в рамках статистики.

— Ну а сегодня будет сразу два?

— Три, — вклинилась Стале. — Я тоже пойду!

— Пускай три. Но сама Эхо говорила о цене и о том, что решение ее уплатить должно быть серьезным.

— Ида, давай посмотрим правде в глаза. Эхо принесла с собой столько жизни, сколько никто другой. Как скоро здесь появится кто-нибудь похожий? Что нам делать все это время? То же, что последнюю тысячу лет? Не буду врать: я обожала здесь жить и не собираюсь отворачиваться от всех чудесных вещей, что со мной тут случились. Даже если память откажет, они все равно останутся частью меня, частью моего опыта и воспоминаниями тех, кто останется. Я так пропиталась своими взглядами и привязанностями, что найду Эхо внизу только за счет силы инерции. Вот почему я хочу идти. И с Шестого опуститься на Седьмой, если будет нужно. Куда уж серьезнее?

— Вот это да, сестричка, — присвистнула Аями. — Теперь я тоже хочу пойти. Понятно теперь, кто у нас тут проповедник погружений.

Фоке схватила Аями за загривок, притянула к себе и обняла за плечи, облившись ее черными волосами.

— Я останусь. И подумаю, смогу ли помочь вам отсюда, — сказала Ида, а потом повернулась к Идри. — А ты, полагаю, идешь?

Тот покачал головой. Кивнул. И пожал плечами. Из всех нас его выбор был самым сложным, но после нашего давнего разговора над обрывом мне стало ясно, что и он тоже хочет пойти. Просто ему нужно было подумать. С Идой они здесь прожили дольше любого из нас.

Но в остальном все было решено. Я бросил быстрый взгляд на Ламу, чтобы убедиться в том, что знал и так. В его пронзительных голубых глазах тоже плескался пестрый источник.

...Йигит утверждает, что мы просто еще не родились. Он не уточняет, находимся мы уже в чьей-то утробе или просто витаем где-то во вселенной огоньками невоплощенного сознания. Но когда нас призовут — тогда мы отсюда исчезнем, и только нам решать, в каком мире мы окажемся при рождении. Нынешний мир его полностью устраивает, поэтому он остаётся здесь.

У Йигита четкие скулы, острая седая борода и большие уши. Брови у него не меньше атоловых, а сам он выглядит старше всех нас. Он высокий, стройный, широкоплечий и всегда держит идеальную осанку. А еще он все время тихо вибрирует: если положить руку ему на плечо, кожей чувствуешь тихий гул, приходящий откуда-то изнутри.

Йигит не принадлежит к нашей семье, но иногда у нас гостит. Многие считают его другом, а я — добрым знакомым. От него я узнал, как много времени Эхо проводила с людьми, населяющими наш пласт реальности. Она прикасалась к разным группам, осторожно наблюдала за ними, знакомилась со взглядами и, если они ей не подходили, двигалась дальше, оставляя за собой легкий флер влюбленности. Похоже, к нам она была ближе всего.

— То, что мир не исследуете вы, еще не значит, что с ним не играется кто-то другой, — заметил Йигит.

Мы с ним строили пляжного зверя из легких деревянных реек, скрепляя их в нужных местах блестящей проволокой. Когда задуют ветра, Йигит усядется на плоскую площадку, обложится со всех сторон подушками и выдвинется на этом шагающем механизме в путешествие к горизонту. Но до прилаживания красных парусов руки у нас еще не доходили.

— Эти другие надолго у нас не задерживаются, — ответил я, на что Йигит возразил, почти повторив слова Эхо:

— Вы зря так вцепились в эту реальность, — сказал он и в ответ на мой удивленный взгляд пояснил: — Я здесь, потому что выбрал место. Если я растворюсь, то просто поищу другое хорошее. А ты здесь, потому что выбрал людей. Без них тебе будет тяжело.

— Для меня люди — это и есть место. Даже если я оказываюсь в хорошем месте, мне нужно с кем-то разделить впечатления, иначе удовольствие будет неполным. Но ты зря думаешь, что, погрузившись ниже, я буду страдать. Даже если у меня больше никогда не будет таких братьев и сестер, мир столкнет меня с другими хорошими людьми. Многих течением унесет мимо, но близкие по духу останутся рядом.

— Вот и Эхо тоже нужно разделять впечатления, — пожал плечами Йигит. — В чем-то вы с ней похожи. Она ведь не просто так привела тебя к цифропаду. И не нашла бы его, если б не искала.

Деталей нашего с ней приключения я ему, конечно, не рассказывал, но он и сам видел мою задумчивость. А может, и сам знал о цифропаде что-то необычное.

Я промолчал. Мир сплетен из огромного количества разных реальностей, и я сейчас совсем не об искристом потоке. Просто все понимают мир по-разному — и, похоже, Эхо искала в нем глубины. Но надо отдать ей должное, искала очень вдумчиво. Она изучила местный фольклор, поговорила со всеми, с кем можно поговорить, осторожно поэкспериментировала и только потом показала цифропад мне. И вряд ли история ее поисков заканчивалась на нем.

— Что такого она делала, что вы все из-за нее посходили с ума? — тем временем спросил Йигит. — Не спорю, она очень приятная девушка. Но даже из твоих рассказов я не сумел этого понять.

Конечно, он не сумел. Он же не знал о рубине из мостовой, между гранями которого легко потерять разум, если слишком долго в них всматриваться. И о тонком искусстве балансирования между настоящим днем и сумеречными грезами, которое можно растянуть на две-три вечности. И о крупицах золотой пыли, от вдыхания которой зрачки становятся такими большими, что вмещают в себя свет целой вселенной. И про десятки других чудес, лежащих у самых границ погружения.

Но это были не только мои секреты. Те, с кем мы их разделили, вряд ли захотели бы таких рассказов — слишком уж интимным был этот опыт. И даже случись нам самим наткнуться на эти чудеса, мы бы ничего в них не поняли. Только Эхо умела увязать их с нашей жизнью, мыслями и незаданными вопросами, подбирая подходящий момент и обстановку для каждого. А так как сам Йигит ничего такого не переживал, объяснить ему это было бы невозможно. Так что я просто спросил его:

— Может, у тебя иммунитет к ее чарам?

— Ты прав, меня интересуют совсем другие вещи, — легко согласился он. — Но думаю, что дело в вас, а не во мне. Ты помнишь, каким ты был, когда здесь появился?

— Растерянным, как и все.

— Тебе было страшно, плохо и некомфортно. Ты маялся и не находил себе места до тех, пока не встретил Ламу, и вместе вам стало полегче. Со временем вас стало больше, и тогда начался ваш золотистый закат. Кое-кто утонул, но взамен них пришли другие, а оставшиеся открыли способ оставаться еще дольше.

— И?..

— Ты был живым и деятельным — и куда делся тот ты? Вы склеились в приторный ком и размазались по стенам в этом своем доме. Когда я захожу к вам, мой язык от сладости прилипает к небу, а горло хочется прополоскать морской водой. От любви слезятся глаза, но вы этого не замечаете, потому что у вас не было ни одной причины уйти, проверив тем самым свою свободу. Вам слишком хорошо.

— Ну и что в этом плохого? Ты хочешь сказать, что нам вместо этого надо было закаляться, подвергая себя трудностям?

— Я хочу сказать, что стремление к разнообразию в природе человека, а вы от него отвыкли. В лице Эхо оно заявило на вас свои права. В этом ничего плохого или хорошего. Это просто — так.

Я был впечатлен этой мыслью. Никогда раньше мы с ним об этом не говорили. Внезапно меня осенила догадка:

— Вот почему ты садишься на своего зверя и уезжаешь?

— Я бы не бил в твои больные точки с такой меткостью, — признал он, — если б сам не был жертвой таких же переживаний.

— Тогда пойдем с нами.

— У меня иммунитет к ее чарам, помнишь? К тому же, для меня этот мир не исчерпал своих чудес. Да и для вас он их не исчерпал, хоть вы и растеряли вдохновение их искать.

— Значит, нам повезло, что у нас появился стимул шевелиться?

— Люди не владеют своей судьбой. Они могут лишь вручить себя в руки тех, кто их любит. Но ветров много, и можно вершить судьбу, выбирая попутный.

— Спасибо, Йигит. Мне будет жаль с тобой расставаться. Что сейчас, если раньше уйду я. Что позже, если ты сам первым тронешься в путь.

— Не за что, — сверкнул он улыбкой. — Все, чем я могу помочь — это рассказать, как ставить паруса.

И тогда мы принялись за паруса.

...Иду кое-кто называет мудрой хозяйкой Пятого. Но мудрая Ида, хозяйка Пятого, не говорит о природе нашей реальности ничего, хотя я уверен: два-три крепких предположения у нее есть.

Она сплетает волосы в тонкие косички, и те колышутся вокруг нее, будто в невесомости или в воде. У Иды белые волосы, белые брови и белые ресницы, а глаза голубые с розоватым отливом.

Это аж две странности. Но если считать, что на каждого из нас приходится не больше одной, то получается, что Ида настоящий альбинос — из тех, чьи матери во время зачатия смотрели на полную луну. Сложно определить, на какой возраст она выглядит, но мы единодушно признаём ее старшей.

— На Пятом никто не появлялся голым, на что бы там Нексалия ни надеялась. Возьмем с собой по письму в кармане, — предложила Аями.

— Разве кто-нибудь появлялся на Пятом с письмами? — тут же возразила та. — Такое обязательно пришло бы в голову кому-нибудь на Четвертом.

— Вдруг с Четвертого по своей воле уйти нельзя?

— А с Пятого?

— Я уверена, что смогу, — сказала Аями.

— Я тоже, — подтвердила Фоке.

— Как насчет писем?

— Вы все их напишете. На всякий случай, — сказал Идри, и в ответ на это «вы» Аями подняла бровь.

— Идри решил не идти, — пояснила Ида. — Мы будем присматривать за вашими тенями и постараемся не упустить из виду. Хоть вы нас и не вспомните, вы тоже будете видеть нас рядом.

— Но вас ведь только двое!

— Им помогут шелковые люди, — нетерпеливо сказала Фоке. — И сектанты, которые живут на холме. И музыкант. Йигит, наверное, тоже...

— Я не останусь в стороне, — заверил тот. Ради нашего отбытия он оставил на время своего пляжного зверя. — Буду здесь, сколько нужно. Ветры подождут.

— Мы должны уснуть, — подала голос Стале. — Кто еще помнит, как это делается?

— Давайте уснем, — согласилась Аями. — А что потом?

— А потом мы погрузимся. Прямо из сна. И если уснули вместе, то на Шестом должны оказаться в одной точке и в одно время.

— Откуда ты знаешь?

— Кое-кто подарил мне прозрение. Но я могу и ошибаться.

— И наверняка ошибаешься!

— Тогда почему вы соглашаетесь?

— Предложений лучше твоего у нас нет, — сказала Некси.

— К тому же, если ты ошибаешься, — добавила Аями, — нам будет, на кого спихнуть неудачу.

— Ха! Если вспомните.

— Сумасшествие подкралось и отняло у нас реальность, — серьёзно сказала Фоке, покачав головой. — Быстрее, пожалуйста.

Каждый написал по письму и, взявшись за руки, мы разлеглись на полу, закиданном шкурами каких-то неизвестных животных. Я, Стале, Некси, Аями и Фоке — голова к голове. Получилась пятиконечная звезда.

Но сон не шел. Последний раз я спал, когда Эхо показывала мне свои сновидения, и даже тогда в мир грез нас обоих сопровождала она. Никто из наших больше не обладал такой магией. Когда мне надоело смотреть в темноту закрытых век, я открыл глаза и принялся смотреть на потолок.

— Бес возьми! — тихо выругалась Фоке рядом со мной. — Я слишком нервничаю, чтобы уснуть.

— Так дело не пойдет, ребята, — со вздохом сказала Ида откуда-то сбоку. По шороху ее льняных одежд я понял, что она поднялась со своего кресла и подошла к Нексалии. Затем она продолжила тихим спокойным голосом, пахнущим полевыми травами: — Притворитесь, что вы уже спите. Те, кто сегодня будет тихо заходить в этот зал, должны подумать, что вы давно уснули. Притворитесь, что дыхание у вас медленное и глубокое.

Ида подошла к Аями и наклонилась над ней, не переставая плести из слов неторопливые кружева.

— ...Глубокий медленный вдох и такой же медленный глубокий выдох. Такой спокойный и расслабленный, что сердце тоже начинает стучать медленней. И каждая часть тела начинает чувствовать, как планета Земля притягивает ее к себе. Только мягкая шерсть препятствует вашему погружению к ее центру...

Шелест ткани сообщил мне, что Ида передвинулась к Фоке. В поле моего зрения попали ее белоснежные косы, изгибающиеся гипнотическими волнами. Я никак не мог уловить закономерностей, по которым они колышутся, хотя в этом хаосе переплетений мне почудилась какая-то система. Лучи отражались от одних полос, что отбрасывали друг на друга тени, и тонули в других. Доски потолка то просвечивались через ее прическу, то нахлынувшие белые пряди полностью скрывали их от меня. Помещение заполнил шелест одежд, но мне было лень отвлекаться от узоров, чтобы посмотреть, кто пришел. Похоже, не только Эхо знала магию сна.

Ида продолжала говорить что-то о сменяющихся образах и о том, как важно отпустить воображение на свободу, позволив ему показывать любые картины, какие оно само захочет показать. И неожиданно я сам уплыл в этот странный мир майи, хотя все еще оставался тут, в зале с обрушенной стеной, лежащий на горе из шкур вместе со своими друзьями.

Наконец, фантастическое лицо Иды появилось перед моими глазами, заполнив все видимое пространство. Оно плыло и переливалось, а голубые с розовым отливом глаза смотрели в точку где-то над моей переносицей. На миг оно показалось мне потрясающе красивым, а потом прохладные пальцы прикоснулись к уголкам моих глаз, и я сомкнул веки.

...Я ничего не знал о природе нашего мира, но не было ни одного человека, которого бы я об этом не спросил. Если сегодня настроение склоняло меня в пользу одной из сотен гипотез, поселившихся за эти годы в моей голове, то завтра я замечал в ней дыры размером с дирижабль и отбрасывал прочь.

Узнав о моем любопытстве, один старик, зависший на Пятом дольше прочих сумасшедших, напророчил, что я подойду к разгадке ближе всех. Пусть даже мне ради этого придется спуститься до Последнего и окропить этот путь синей кровью. Выдав такое пророчество, он сам растворился в воздухе, подчеркивая важность своих слов затихающим смехом.

Кровь моя и правда была синей — может, потому что вместо железа в ней была медь, а может, и ещё почему.

Но даже за день до погружения, сидя с Ламой у цифропада по пояс в окружавшей его цветной луже, я не стал ближе к разгадке ни на шаг.

— Уверен, что хочешь так? — спросил я Ламу. Искры гуляли в нашей крови, электризуя волоски на руках. Он кивнул. — Что сказать остальным?

— Ничего, — сказал Лама. — Никто обо мне не знает, ведь я твой воображаемый друг.

Я на секунду поверил ему и стал судорожно вспоминать, бывало ли такое, чтобы остальные реагировали на его слова и действия. Он заметил мою растерянность и засмеялся, за что получил тычок под ребра. Мне удар показался вполне настоящим. Надеюсь, ему тоже.

— Ты хорошо представляешь себе бесконечность?

— Откуда мне знать? — пожал плечами я.

— Однажды мы сидели с Рефом у дерева и он мне кое-что показал, — сказал Лама. — У нашего дерева десять больших веток, и каждая распадается еще на десяток. Что будет, если взобраться по третьей?

— Ещё одна развилка из десяти веток.

— Отлично! А что если потом выбрать первую? И четвертую. Потом снова первую, пятую, девятую и так далее. Что напоминает?

— Напоминает цифры числа пи. Реф мне все уши прозвенел своей математикой.

— Так и есть. Это код. А цифры в нем закодированы поворотами. С этими пронумерованными ветками мы можем добраться до любого рационального числа, если хорошо постараемся. Но что будет, если добраться по развилкам до последней цифры пи?

— У пи нет последней цифры, оно бесконечное. Придется лезть на дерево вечно. Ты об этом?

— Почти. Маршрут есть, а конечной точки у него нет. Потому что пи — иррационально. И таких иррациональных маршрутов, которые никогда не заканчиваются, в нашем дереве прячется бесконечное количество. А если учесть, что целый миллион вариантов появляется уже к шестому повороту...

— Ты прав. С каждой развилкой мы уточняем свою судьбу. На прошлое мы повлиять не можем, поэтому сзади только одна дорога. А впереди — бесконечное множество. Красивая метафора.

— Красивая, но всё-таки я не об этом. Если все же как-нибудь телепортироваться в конец этого бесконечного пути, — настаивал Лама, — то что мы там увидим?

— Бесконечные пи вокруг себя, которые ничем друг от друга не отличаются. Мы преодолели бесконечность, так что ни одна развилка больше ничего не решает.

— Я знал, что ты умница, — улыбнулся Лама. — На Пятом найдется десяток мест, из которых можно погрузиться на Шестой, и наше дерево — только одно из них. Назад уже никогда не вернуться. В каком из них нужно погружаться, чтобы найти Эхо?

— Никто не знает. Эхо никому не сказала, какую развилку выбрала.

— Остается надеяться, она тоже иррациональна, и мы найдем ее в каждом из этих мест.

— Нырнув в цифропад, ты можешь вместо «где-то» оказаться в «нигде».

— Все воспринимают свое погружение по-разному. Но при любом исходе мы, похоже, больше не увидимся.

— Ну, раз ты так решил...

— Может, я единственный, кто извлек из истории с Эхо правильный урок.

— Весьма вероятно. Раз так, удачи тебе в твоем пути, свободном от привязанностей.

— Спасибо. А тебе — приятных сновидений.

Мы пожали друг другу руки и крепко обнялись. Затем он встал, стряхнул пестрые капли со своей одежды и шагнул в источник — прочь из виду и со страниц этой истории. А я направился к Иде и остальным в дом над обрывом. Я надеялся, что сновидения, которые меня там ждали, и правда окажутся приятными.